Urban2080 - История всех поселений России

Старое Лютеранское кладбище в Марьиной роще

22 ноября 2021 г. Старое Лютеранское кладбище в Марьиной роще

Поселение находится: Московская область, город Москва.

Координаты местности: 55.796006, 37.620906

Дата образования: Вторая половина 17-го века.

Дата снятия с учета: Уничтожено в 1920-30-х годах.

Из книги «Очерки истории московских кладбищ» (Москва, 1997 год. Рукопись книги Саладина А. Т. Подготовленная в 1916 году):

Старое Лютеранское кладбище в Марьиной роще

За Лазаревским кладбищем, в Марьиной слободке, там, где 2-я улица пересекается 2-м правым проездом, есть незастроенная площадь, с разбросанными по ней кое-где могильными плитами. Это и есть старинное Лютеранское, или Немецкое, как его называют местные жители, кладбище.

Окруженная со всех сторон домами площадь кладбища ничем не огорожена, она поросла редкой, выжженной солнцем и затоптанной травой, на могильных плитах играют чумазые ребятишки, сидят и скучают бездомовные люди, тут же гуляет скот. Заброшенная площадь представляет унылую картину.

Насколько можно судить по сохранившимся датам на плитах, кладбище заселялось со второй половины XVII до начала XVIII века.

В прошлом веке, когда еще не было Марьиной слободки, а существовала зеленая и тенистая Марьина роща, Лютеранское кладбище было огорожено, и плит на нем находилось гораздо больше, потом их понемногу растаскали первые поселенцы слободки, да и теперь, по-видимому, расхищение продолжается, это видно по следам подкопов под некоторыми плитами.

Когда в Семик Марьина роща, как тогда говорили, была именинница, веселье и разгул смело врывались на заброшенное Немецкое кладбище, могильные плиты превращались в столы, за которыми до глубокой ночи бражничали веселые москвичи, располагаясь тут же и на ночлег, так как уже не в силах были дойти до дому. Впрочем, такую же картину представляло в то время и соседнее православное Лазаревское кладбище.

Многое видели и многое испытали эти насчитывающие не одну сотню лет плиты. Никто их не охранял, напротив, все и шаловливая рука ребенка, бессознательно царапающего надписи камнем, и копыта домашних животных, и непогода — все способствовало их разрушению. Но они выдержали все это и сохранили до нас имена живших за 200 лет тому назад фрау, фрейлейн, полковников, докторов медицины.

Издалека, на рубеже преобразований России, пришли к нам эти люди, неся с собою и высокие заветы западной культуры, и ненужную мишуру. Промелькнула их жизнь, как бессловесный выход статистов на сцене, и закончилась, замерла в сугробах суровой страны, над которой только что стала заниматься предрассветная заря.

Быть может, среди этих полковников, фрау и фрейлейн были замечательные люди, у которых многому хорошему научились наши предки. Несомненно, они были, но полустертые надписи на жалких остатках плит ничего не рассказывают о них.

Таким достойным памяти потомства иноземцем, погребенным на этом кладбище, был Эрнст Глюк, но ни на одном из уцелевших камней нет его имени.

Мариенбургский пастор, одержимый идеей просвещения темных масс, Эрнст Глюк при взятии Мариенбурга в 1702 году попал в плен и был доставлен в Москву. Петр I сразу оценил, какую пользу может принести темной России этот ученый пастор, и приказал под его наблюдением открыть первую в Москве гимназию для детей разночинцев. Гимназия была открыта па Покровке, близ церкви Николы в столпах. Этот первый директор русской гимназии, положивший в основу новой школы гуманистическую программу, прожил в России недолго и умер в 1705 году, а без него суровыми условиями еще стойких дореформенных порядков скоро была задавлена неокрепшая молодая школа.

В семействе пастора Глюка выросла Марта Скавронская, понравившаяся Петру I и сделавшаяся из простой неизвестной иноземки русской императрицей Екатериной I.

По форме почти все плиты этого древнего кладбища на вид одинаковы. Продолговатые, массивные, из тесаного белого камня, они несколько расширяются в верхнем конце. Все надписи, в большинстве на немецком языке, врезаны глубоко в камень и потому даже через сотни лет могут быть прочитаны без особого труда. Несколько надписей сделаны по-латыни и одна по-славянски. Только на редких плитах есть скромный орнамент. Часть плит треснули сверху вниз, часть поперек и развалились на две части, много отколотых кусков.

Надписи на латинском языке лаконичны, на немецком приведены длинные тексты. Как на образец первого рода можно указать на наиболее сохранившуюся, почти свежую надпись; по датам это одна из позднейших:

Franciscus Kranke
doctor medicinae
natus
MDCCXXIX IX April
Obut
MDCCLIX XX

Если Лютеранское кладбище в Марьиной слободке будет находиться в таком же состоянии, то скоро от него не останется и следа. А хотелось бы сохранить эти древние плиты, как памятники старины, таких нигде нет на московских кладбищах. Не мешало бы скопировать и эпитафии, быть может, окажутся известные имена. А пока придется отнести к древнему кладбищу грубоватые стихи Жуковского:

Забвенье здесь со смехом говорит:
Они мои. Я их пожрало.
Воспоминанье здесь оковы разорвало.

Из статьи «Кладбище иноземцев в Марьиной роще» (Москва, ВЭ. Вып. 1. стр. 36–48. 2006 год. Авторы: Авдеев А. Г., Пирогов В. Ю.):

Страницы истории

Надгробия московских иноземцев — одна из тем, входивших в круг научных интересов Д.А. Дрбоглава.

Кладбище иноземцев в Марьиной роще — один из самых загадочных московских некрополей. Одним из первых на его существование указал некий Л.С., чья заметка об этом кладбище появилась в «Вестнике Европы» в 1830 году(1). Он же привел тексты четырех эпитафий(2), а о времени возникновения некрополя написал прямо: «не знаю; не знаю и того, когда и по какому случаю прежним кладбищем иноверцев овладел веселый Семик москвичей православных»(3). Более обширный список эпитафий, правда, скопированных со значительным количеством ошибок, дал известный знаток московских древностей К.Я. Тромонин в 1845 году(4). К сожалению, он опубликовал только часть имеющихся у него копий, остальные материалы остались в его архиве, местонахождение которого ныне неизвестно.

В 1876 году пастор А.В. Фехнер определенно высказался о времени возникновения кладбища у Марьиной рощи, связав его с изданным 2 июля 1748 году указом императрицы Елизаветы Петровны о ликвидации некрополей иноземцев в Новой Немецкой слободе(5). Эту гипотезу он подкрепил ссылкой на запись в списке умерших при кирхе святого архангела Михаила, где значилась некая старая вдова Бернхардс, умершая 13 октября 1748 года и погребенная первой на новом кладбище в Марьиной роще (diese ist die erste, die auf den Neuen Kirchhoff bei Marien Busch begraben worden)(6).

В 1890 года это мнение поддержал Д. Цветаев(7). Эта точка зрения получила признание(8), хотя и разделялась далеко не всеми. Так, В. Остроухов полагал, что кладбище возникло в 1657 году в связи с указом царя Алексея Михайловича о запрете погребения умерших от чумы в Москве(9). «Кладбище было устроено для рейтаров царя Алексея Михайловича, – отмечал он. – Затем здесь же хоронили поселенных Петром I в Сокольниках пленных шведов и сравнительно бедных бесерменов. Позже стали погребать знатных особ из иностранцев»(10). А.Т. Саладин – наверное, последний из исследователей московских некрополей, кто видел кладбище в Марьиной роще до его уничтожения, – основываясь на отмеченных в эпитафиях датах, определил, что первые захоронения на нем были совершены во второй половине XVII – начале XVIII века(11).

Итак, первая «загадка» кладбища – время его появления. Предложенный А.В. Фехнером 1748 года – дата, обладающая солидной аргументацией, но, во-первых, относящаяся не только и не столько к кладбищу иноземцев в Ново-Немецкой слободе, а, во-вторых, противоречащая датам, имеющимся на надгробиях. В 1748 году под
действие указа попали храмы с погостами на пути от Кремля до царского дворца на Яузе, в том числе – на улицах Ильинке, Никольской, Покровке, Басманной. Для новых захоронений было отведено место за Мещанской слободой близ Марьиной рощи, преобразованное в кладбище указом Сената в 1753 году. По церкви оно было названо Лазаревским(12). Древнейшая же из сохранившихся эпитафий на кладбище иноземцев в Марьиной роще датируется 1655 годом.

Для того чтобы разрешить эту проблему, обратимся к источникам. Андрей Роде, посетивший Москву вместе с датским посольством в 1659 году, дважды был в Марьиной роще, оставив бесценные для нашей темы свидетельства: «Чтобы отпраздновать первый день мая, все живущие здесь англичане, согласно установившемуся у них обычаю, поехали сегодня в Марьину рощу (которая, говорят, весьма красива), несмотря на то, что погода стояла дождливая и что роща еще не покрылась зеленью»; «13 мая явился к нам «…» господин полковник [Бауман]. Он был в очень хорошем настроении и пригласил господина посланника с его свитой на послезавтра в Марьину рощу. Его приглашение было принято, и мы пообещали ему приехать туда»(13). Голландский посланник Н. Витсен, посетивший Москву в 1665 году, также побывал в Марьиной роще, отметив по поводу этой местности: «Марьина роща – владение князя Якова (Черкасского), которая служит немцам увеселительным парком, там есть беседки, стоят столы и скамьи из глины»(14). Итак, это свидетельство вполне определенно указывает, что Марьина роща в 50-60-е гг. XVII века использовалась иностранцами отнюдь не под кладбище, а в качестве своего рода «парка культуры и отдыха». Возможно, сюда корнями уходит и московский обычай праздновать Семик именно в Марьиной роще.

Не исключено, что в первые десятилетия XVIII века в Марьиной роще, вероятно, появились первые захоронения. Косвенное подтверждение этому имеется в книге митрополита Евгения (Болховитинова) «Словарь русских светских писателей, соотечественников и чужестранцев, писавших в России», изданной в 1845 году. В статье о Генрихе Келлермане, начавшем по заданию Петра I перевод Библии с древнееврейского на русский язык, отец Евгений, между прочим, отмечает, что тот «умер в Москве в 1715 году и похоронен на старом лютеранском кладбище в Москве. Г.-Ф. Миллер в последней четверти XVIII века видел его надгробие»(15). Между тем, и в начале ХХ века могила Генриха Келлермана находилась на кладбище в Марьиной роще, которое нередко именовалось «старым лютеранским кладбищем»(16). Но это название возникло не раньше 1771 года, чтобы отличить старое лютеранское кладбище в Марьиной роще от нового лютеранского кладбища на Введенских горах. Впрочем, и Г.-Ф. Миллер не мог видеть могилы Г. Келлермана у кирхи святого Михаила архангела, так как этот некрополь к приезду его в Москву уже не существовал. Иногда – по близости расположения – кладбище в Марьиной роще путали с Лазаревским. Так, в литературе встречаются указания на то, что известный путешественник по странам Востока и ювелир Ж.-Б. Тавернье, умерший в Москве в 1689 год, был похоронен «на Лазаревском кладбище»(17).

О том же, когда кладбище в Марьиной роще прекратило существование, точных сведений нет – и это вторая «загадка» кладбища. А.В. Фехнер считал, что захоронения здесь прекратились после издания указа Петра III от 13 июня 1762 года, разрешившего «Католицкое, Лютерское и Реформатское в Москве в Немецкой слободе кладбищи в прежних при церквах их имеющихся местах строить, и мертвых тех законов людей на тех кладбищах погребать дозволить»(18). П. Паламарчук же полагал, что захоронения в Марьиной роще прекратились после образования Иноземного кладбища на Введенских горах в 1771 году(19). Эта точка зрения более предпочтительна: из сохранившихся дат на надгробиях ни одно не выходит за первую половину 70-х гг. XVIII века.

Хотя кладбище в Марьиной роще просуществовало недолго, – какие-то три десятилетия, – его территория оставалась незастроенной вплоть до 20-х гг. ХХ века. Так, на трехверстном Плане выгонных земель города Москвы середины XIX века. (так называемом плане Н. Белоусова) за Лазаревским православным кладбищем виден небольшой прямоугольник с надписью «Немецкое кладбище».

Видимо, в конце XVIII или начале XIХ века тенистая роща с бесхозными могилами превратилась в одно из излюбленных мест гуляний православных москвичей. «Эта роща, – писал о ней в 40-е годы XIХ веке. М.Н. Загоскин, – отделяется от другой, не очень обширной, которая примыкает к Лазареву кладбищу широким и продолговатым лугом. На нем бывает в семик одно из лучших годовых московских гуляний… В большой роще гуляющих было немного… Одни пили чай на каменных могильных плитах, из которых многие совсем уже вросли в землю; другие курили трубки и беседовали за бутылкой кроновского пива»(20). Эту ситуацию иллюстрирует картина середины XIX в., где на фоне надгробий и крестов веселится толпа москвичей.

В 1847 году пастор А.В. Фехнер в качестве члена объединенной комиссии приходов храмов св. архангела Михаила и святых Апостолов Петра и Павла принял участие в осмотре состояния территории бывшего кладбища. Оно оказалось безрадостным. Кладбищенская территория представляла заброшенный пустырь с лежащими на нем белокаменными надгробиями, поросшими мхом и вросшими в землю. «Чувство горечи вызвал этот вид у членов комиссии, – писал в 1876 году А.В. Фехнер, — ведь там лежал прах их единоверцев, служивших русскому правительству, но захороненным как самоубийцы в поле. Кладбище не было защищено никакой оградой. На каменных плитах прорезаны глубокие колеи от проезжавших телег. Другие плиты были нарочно изувечены. На третьих имена стерты, видимо, родственниками похороненных здесь, дабы они не видели такого позора»(21).

Комиссия постановила ликвидировать этот беспорядок. Так как территория бывшего некрополя находилась в составе владений графа Шереметева, ее требовалось выкупить. Во вторую очередь предполагалось оградить территорию кладбища небольшим земляным валом и рвом. Белокаменные надгробия, лежащие в беспорядке, должны были быть откопаны и установлены на трех участках внутри новых границ. В создаваемой таким образом мемориальной зоне предполагалось установить поясняющие таблички с историей кладбища, предназначенные для посетителей. Этот план, по-видимому, полностью реализовать не удалось.

Местоположение кладбища

Третьей, правда, достаточно легко разрешимой «загадкой» кладбища было его точное местоположение и судьба в советское время.

А.Т. Саладин был, пожалуй, единственным исследователем, кто дал точную привязку кладбища к улицам по состоянию на начало ХХ веке. – «за Лазаревским кладбищем, в Марьиной слободке, там, где 2-я улица пересекается 2-м правым проездом»(22).

Это подтверждает и план пригородов Москвы, составленный Статистическим отделом Московской Городской Управы в 1911 году Марьина роща на этом плане разделена на сетку пронумерованных кварталов, а территория Немецкого кладбища, зафиксированная на листе 4 (участок № 159), подписана и ограничена 2-м правым проездом и 3-й улицей Марьиной рощи.

Используя эти указания, авторы статьи в мае 2000 года предприняли поиски места кладбища иноземцев(23). Участок бывшего кладбища оказался в окружении домов постройки 50-70-х гг. ХХ века. На самом же месте кладбища к 10-летию Октябрьской революции было построено здание техникума – ныне Технический колледж имени летчика И.Ф. Павлова. При осмотре территории, прилегающей к этому учебному заведению, были найдены небольшие куски белого камня, носящие следы обработки и, возможно, являющиеся фрагментами надгробий.

Внешний вид кладбища

Судя по сохранившимся описаниям, во второй половине XIX века кладбище имело форму неправильного прямоугольника, ориентированного по сторонам света, с размерами сторон 150х90 аршин (около 107 х 64 м). Его площадь составляла не более десятины земли или, точнее, около 0,07 га(24). Благодаря усилиям объединенной комиссии приходов лютеранских церквей кладбище по периметру было окопано невысоким валом. К началу ХХ в., а, может быть, и несколько раньше вал был срыт, так как, по словам А.Т. Саладина, «площадь кладбища ничем не огорожена, она поросла редкой выжженной солнцем и затоптанной травой»(25).

Точное число захоронений, произведенных на кладбище в Марьиной роще, неизвестно, так как, начиная с последней четверти XVIII века, находившиеся здесь надгробия постоянно расхищались, и к нашему времени их не уцелело ни одного. Да и количество надгробий по той же самой причине исследователи называли разное. Так, В. Остроухов в 1893 году видел здесь 20 надгробий(26), а В. Саитов в 1916 году насчитывал их около 50(27). Последнее – судя по количеству имен погребенных(28) – видимо, соответствует действительности.

Анализ имен, сохранившихся на надгробиях, показывает, что захоронения на кладбище в Марьиной роще совершались на родовых участках – как это было в обычае и при кирхе святого архангела Михаила(29). Таких участков было, как минимум, пять – Флюверков, фон Дельденов, Росвормов, Марсовых и Келдерманов. На отдельном участке имелись захоронения священнослужителей, что также существовало и при кирхе святого архангела Михаила(30).

Надгробные памятники

Ни один из надгробных памятников кладбища в Марьиной роще до нас не дошел. Часть их «перекочевала» на Лазаревское кладбище, где была использована под новые надгробия(31), часть – вплоть до начала ХХ века растаскивалась на хозяйственные нужды местными жителями(32).

Описания внешнего вида надгробий даны В. Остроуховым: «Около 20 больших надгробных плит из известняка не менее 3 аршин в длину и 1 в ширину. Нижняя часть уже верхней. Верхняя сторона закруглена. Почти на всех плитах надписи значительно попорченные. По краям плиты иногда украшены виньетами»(33). Почти в тех же словах описывал надгробия кладбища в Марьиной роще А.Т. Саладин: «По форме почти все плиты этого кладбища одинаковы. Продолговатые, массивные, из тесаного белого камня, они несколько расширяются в верхнем конце. Все надписи, в большинстве на немецком языке, глубоко врезаны в камень… Несколько надписей сделаны по латыни и одна по-славянски. Только на редких плитах есть скромный орнамент»(34).

Таким образом, наиболее распространенным типом надгробий кладбища в Марьиной роще были тесаные известняковые плиты длиной около 2,1 м. и шириной около 0,7 м. трапециевидной формы, расширяющиеся в верхней части. Верхняя часть надгробия была закруглена, нижняя – имела прямоугольную форму. Характерный
для эпохи барокко резной растительный орнамент («виньеты») по краям надгробий встречался в виде исключения. Второй тип надгробий – в виде белокаменного саркофага – виден на гравюре XIХ века, изображающей праздничное гуляние в Марьиной роще. В целом по форме и стилю эти надгробия могут принадлежать всему XVIII века. На этой же гравюре виден и третий тип надгробий – деревянный православный восьмиконечный крест с «крышей» высотой (насколько можно судить по изображению) около 2,5-3 метров.

Большинство сохранившихся эпитафий, как и указывали исследователи XIХ века, выполнено на немецком языке. Одна эпитафия (№ 30), возможно, была на французском языке. На латинском языке написаны только четыре эпитафии (№ 23, 25, 27, 28). Одна эпитафия (№ 5) состоит из двух частей: первая – на немецком языке – сообщает «анкетные» данные об умершем; вторая – на латинском – о роде его занятий, датах рождения и смерти. Тем не менее, можно отметить включения отдельных латинских слов. К таковым можно отнести: «anno» – «в лето», обычно писавшееся полностью или сокращенно (№ 1, 2, 4, 6, 9, 10, 15, 18), иногда – названия месяцев (№ 22). Видимо, латинское слово «anno» стояло и в эпитафии №14 – благодаря плохой сохранности надписи, оно было принято А.В. Фехнером за имя собственное «Анна».

Формулы немецкоязычных надгробий второй половины XVII – начала XVIII века. однотипны и встречаются на аналогичных надгробиях Москвы, начиная с XVI века. Укажем наиболее распространенные из них:
– in Gott… entschlaffen (почил в Бозе) – № 2 (1675)(35);
— in God saligh «e»ntslapene (почивший в Бозе) – № 6 (1703)(36);
– hier leуt b«e»graven (здесь покоится) – № 6 (1703)(37).

Однако на надгробиях, начиная со второй половины 30-х гг. XVIII века формулы уже иные:
– аllhier ruhen (здесь покоятся) – № 19 (1754)(38);
– аllhie ruhet in Gott (здесь покоится в Бозе) – № 10 (1737);
– аllhier ruhet in Gott und erwartet seligen Auferstehung (здесь покоится в Бозе и ожидает воскресения души) – № 17 (1753);
– allhier begraben (sein) Leichnen (здесь было погребено его тело) – № 21 (1757);
– alhier in Moskau seelig (упокоилась в Москве) – № 16 (1753);
– hier ruhet in Gott (здесь покоится в Бозе) – № 20 (1756), 22 (1757–1759), 23 (1758);
– in der Merren entslafen (почил в середине жизни) – № 11 (1739);
– mit dem Ewigen verwesselt (отошел в вечность) – № 21 (1757);
– das zeitliche mit dem Ewigen verwechselt (сменил временное на вечное) – № 17 (1753), 21 (1757);
– hier unter diesen Steine ruhen die entseelten Gebeine – № 18 (1754).

Последняя формула, правда, в ином варианте встречается на надгробиях XVI века: ungt ligt under diesen Sten begraven(39).

Надгробия бедны крылатыми изречениями, посвященными извечным проблемам жизни и смерти. Дважды (№ 23, 28) встречается лишь латинское изречение «Memento mori» (помни о смерти) – первоначально приветствие, которым обменивались монахи ордена траппистов (основан в 1664 году) при встрече, превратившееся в типичную для эпохи барокко формулу, напоминавшую о неотвратимости смерти и скоротечности жизни(40). Единожды встречена парафраза из книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова (38:22): «Hodie mihi, cras tibi» (сегодня мне, завтра – тебе)(41); в полном виде эта фраза также звучит как напоминание о неизбежной смерти: «Вспоминай о судьбе моей, потому что она и твоя; мне вчера, а тебе сегодня». На одном надгробии процитирована книга Иова (14:14): «Ich harre täglich, dieweil ich streite, bis dass meine Veränderung komme» – «Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена». Интересно, что цитата лишь частично совпадает с лютеровским переводом Библии, где она звучит так: «Wird ein toter Mensch wieder leben? Alle Tage meines Streites wollte ich harren, bis daß meine Veränderung komme!». Не исключено, что это – частичный пересказ, частичная цитата библейского текста, данная по памяти. Представляет интерес и игра слов на надгробии пастора Э. Глюка (нем. «счастливый»), где говорится о том, что «волей Божьей он был послан на счастье и несчастье в Россию» («im Glück und unglücklich (und) glücklich von Gott lange vorher dem Russlande zugedacht»).

Но наибольший интерес представляет недатированное надгробие Феодосия (№ 30) – очевидно, кальвинистского пастора или проповедника, выполненное на латинском языке. Начинающееся заключительной формулой католической молитвы «Rеqviescat» – да упокоится в мире – типичной для западноевропейских надгробных памятников(42), в заключительной части оно имеет гекзаметрическое двустишие:

Sist(e) ergo, viator, // et aspice obii hic,
рius et senex pater // di(e) sexagenari(i) et quattuor
seqenis postae

(итак, остановись, путник, и посмотри: я умер здесь, – благочестивый и старый отец, проживший полных дней шестьдесят и 4 года). Мотив, типичный для древнеримской надгробной поэзии(43).

Социальный портрет погребенных

По этническому составу подавляющее большинство захороненных на кладбище в Марьиной роще – выходцы из Германии. Особо отметим такие фамилии, как Росвормы (Росфурмы), находившиеся на русской службе с 1628 году, и фон Дельдены, начавшие службу в 1678 году(44). Среди погребенных есть двое русских – супруги Карповы – видимо, принявшие лютеранство.

По-видимому, после закрытия кладбища у кирхи святого архангела Михаила некоторые родовые захоронения были перенесены в Марьину рощу. Со всей определенностью это можно сказать о захоронениях семейства Росвормов (Росфурмов). Первый представитель этого рода, Александр Росфурм, по-видимому, выходец из Голштинии, поступил на русскую службу еще в 1628 году(45). Неудивительно, что старые захоронения, датируемые еще 60-70-ми гг. XVII века, потомки перенесли на новое место.

Два надгробия свидетельствуют, что на кладбище, видимо, находились и родовые участки двух широко известных в XVII веке. Родов московских торговых иноземцев Марсовых (№ 1) и Келлерманнов (Келдерманнов) (№ 8), перенесенные сюда, по-видимому, также из некрополя при кирхе святого архангела Михаила. Основателем первого был Пантелей Иванов Марсов, упоминаемый в документах, начиная с 1600 года(46). По-видимому, здесь был похоронен его малолетний правнук Германн – сын Иоганна (Ивана) Еремеева Марсова, упоминаемого в документах в 1626-1685 гг. Его основным занятием было предоставление кредитов русским купцам, а также закупка необходимых для казны товаров за границей(47). Возможно, на кладбище в Марьиной роще были похоронены и другие представители рода Марсовых.

В отличие от Марсовых, Келдерманы были фамилией немногочисленной, но крепкой. Ее основатель Андрей Келдерман торговал за границей казенной пушниной, служил и выполнял дипломатические поручения. Его сын Томас Келдерман имел ту же сферу деятельности. Сын Томаса Генрих (в русскоязычных источниках – Андрей), похороненный на кладбище в Марьиной роще, в 1661 году был отправлен отцом для обучения медицине в Западную Европу. Шесть лет он обучался в Лейпциге, три года – в Страсбурге, два года – в Париже и Монпелье, пять лет – в Падуанском университете. В 1677 году Генрих Келдерман вернулся в Москву, был представлен царю Федору Алексеевичу и получил место медика в Аптекарском приказе(48).

Среди погребенных на кладбище в Марьиной роще наибольший след в истории оставили двое – француз Жан-Батист Тавернье (1605–1689) и саксонец Эрнст Глюк (1652 или 1655–1705). Известный ювелир, торговец бриллиантами и неутомимый путешественник, Ж.-Б. Тавернье побывал при дворе Великих Моголов в Индии, посетил Армению, Персию и добрался до Явы(49). Он был первым, кто поведал европейцам о несметных сокровищах Агры (в том числе и о знаменитом бриллианте «Великий Могол») и алмазных копях Голконды. Разбогатев на торговле бриллиантами(50), в 1670 году. Ж.-Б. Тавернье купил имение под Женевой и титул барона д’Обонна. Во время последнего путешествия в Персию престарелый барон скончался в Москве. Пастор Эрнст Глюк – воспитатель Маргариты Скавронской, будущей императрицы Екатерины I. В 1703 году он был назначен директором первой школы в Москве, располагавшейся на Покровке. Для обучавшихся в ней дворянских недорослей составил славно-латинско-греческий словарь и учебники по географии и русской грамматике(51). Интересна характеристика, данная пастору Глюку секретарем прусского посольства И.-Г. Фоккеродтом: «Этот человек, имевший не больше сведений, сколько обыкновенно можно найти у шведского деревенского пастора, но со всем тем по знанию русского языка считавшийся в глазах Петра I светилом мира, был по своим воззрениям не в состоянии подать ему никакой другой мысли, кроме той только, чтобы завести такие же училища, какие обыкновенны в Ливонии, и дети там должны учиться катехизису, латинскому языку и другим школьным предметам»(52).

Что же до социального состава погребенных, то они относятся к следующим категориям:
– лица духовного звания,
– купцы и их дети,
– офицеры и члены их семей,
– военные врачи,
– гражданские врачи и члены их семей.

Существующих сведений явно недостаточно для статистического анализа, но они достаточно красноречиво очерчивают те виды деятельности, на которых обычно подвизались в России приезжие иноземцы.

Примечания:

(1) Л.С. О надписях на гробовых камнях в Марьиной роще // Вестник Европы. 1830 г. Декабрь. № 23–24. С. 220–228.

(2) Тексты всех опубликованных эпитафий приведены в приложении 1 к статье.

(3) Л.С. О надписях… С. 228.

(4) Достопамятности Москвы. Изд. К. Тромонин. М., 1845 г. С. 83. Приб. 23.

(5) ПСЗ. Т. XII. № 9512; Fechner A.W. Chronik der Evangelischen Gemeinden in Moskau. Bd. II. M., 1876 г. S. 679–680.

(6) Fechner A.W. Chronik… S. 680–681.

(7) Цветаев Д. 1890 г. Протестантство и протестантизм в России до эпохи преобразований. М., 1890 г. С. 119.

(8) Саитов В.И. Московский некрополь. Т. I. СПб., 1907 г. С. IX; Сорок сороков. Т. 3. Москва в границах 1917 г. Сост. П. Паламарчук. М., 1995 г. С. 205.

(9) Остроухов В. Московское Лазарево кладбище. Историческое исследование, составленное на основании имеющихся в кладбищенской церкви разных документов. М., 1893 г. С. 6.

(10) Остроухов В. Московское… С. 6–7. Прим 2.

(11) Саладин А.Т. Очерки истории московских кладбищ. М., 1997 г. С. 23.

(12) Остроухов В. Московское… С. 205–206.

(13) Роде А. Описание второго посольства в Россию датского посланника Ганса Ольделанда в 1659 г. // Утверждение династии. М., 1997 г. С. С. 32, 36.

(14) Витсен Н. Путешествие в Московию 1664–1665 гг. Дневник. Пер. со староголланд. В.Г. Трисман. СПб., 1996 г. С. 150–151.

(15) Евгений, митр. Словарь русских светских писателей, соотечественников и чужестранцев, писавших в России. М., 1845 г. С. 281.

(16) Во всяком случае, так его именует А.Т. Саладин (Саладин А.Т. Очерки., С. 23).

(17) Французские первопоселенцы в Москве и некоторые потомки. М., 2005 г. С. 20.

(18) ПСЗ. Т. XV. № 11568; Fechner A.W. Chronik… S. 681.

(19) Сорок сороков… С. 205.

(20) Загоскин М.Н. Москва и москвичи // Очерки московской жизни. М., 1962 г. С. 216.

(21) Fechner A.W. Chronik… S. 682.

(22) Саладин А.Т. Очерки… С. 23.

(23) В поисках кладбища принимали участие школьники – участники археологической студии «Вышгород», действующей при Детскоюношеском центре «Войковский» (руководитель – А.Г. Авдеев), работавшие над программой «Московский некрополь».

(24) Fechner A.W. Chronik… S. 683–684; Остроухов В. Московское… С. 6–7. Прим 2.

(25) Саладин А.Т. Очерки… С. 23.

(26) Остроухов В. Московское… С. 6–7. Прим 2.

(27) Саитов В.И. Московский некрополь… С. IX.

(28) См. Приложение 1.

(29) Корб И. Дневник путешествия в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента, посла императора Леопольда I к царю и великому князю Петру Алексеевичу в 1698 г., веденный секретарем посольства Иоганном Георгом Корбом // Рождение империи. М., 1997 г. С. 148.

(30) Корб И. Дневник… С. 148.

(31) Так, В. Остроухов отмечал, что «самая древняя форма надгробий с Лазарева кладбища сходна с камнями с немецкого кладбища» (Московское… С. 123).

(32) Саладин А.Т. Очерки… С. 23.

(33) Остроухов В. Московское… С. 6–7. Прим 2.

(34) Саладин А.Т. Очерки… С. 24–25.

(35) Ср.: Дрбоглав Д.А. Камни рассказывают… Эпиграфические латинские памятники. XV – первая половина XVII в. (Москва, Серпухов, Астрахань). М., 1998 г.
С. 33 (1536 г.).

(36) Ср.: Дрбоглав Д.А. Камни рассказывают… С. 52 (1592 г.).

(37) Ср.: Дрбоглав Д.А. Камни рассказывают… С. 38 (вторая половина XVI в.).

(38) Эта формула соответствует латинскому «hic jacet» на надгробии № 27 (1754–1761 гг).

(39) Ср.: Дрбоглав Д.А. Камни рассказывают… С. 36 (вторая половина XVI в.).

(40) Бабичев Н.Т., Боровский Я.М. Словарь латинских крылатых слов. М., 1982 г. С. 441–442.

(41) Бабичев Н.Т., Боровский Я.М. Словарь… С. 316.

(42) Бабичев Н.Т., Боровский Я.М. Словарь… С. 687–688.

(43) Бабичев Н.Т., Боровский Я.М. Словарь… С. 16.

(44) Рождение империи. М., 1997 г. С. 447, 483.

(45) Рождение империи. М., 1997 г. С. 483.

(46) Демкин А.В. Западноевропейские купцы и их приказчики в России в XVII в. М., 1992 г. С. 52. № 76.

(47) Демкин А.В. Западноевропейские… С. 7, 52. № 82.

(48) Евгений, митр. Словарь… С. 279–281; Демкин А.В. Западноевропейские… С. 6–8.

(49) См.: Les six voyages de Jean Baptiste Tavernier, Ecuyer Baron d’Aubonne en Turque, en Perse et aux Indes. Vol. I–II. Paris, 1676 г.

(50) Вплоть до конца XIX в. при оценке алмазов ювелиры пользовались «правилом Тавернье»: стоимость алмаза массой более 1 карата измерялась как произведение массы алмаза в каратах на принятую цену 1 карата алмазов данного сорта.

(51) См.: Моисеева Г.Н. Глюк Эрнст // Словарь русских писателей XVIII в. Вып. 1. А – И. Л., 1988 г. С. 198–199.

(52) Фоккеродт И.-Г. Россия при Петре Великом // Неистовый реформатор. М., 2000 г. С. 92.

Опубликовал(а): Рома Кобальт

Оставить комментарий

Сообщение (обязательно):

Имя (обязательно):

Веб-сайт:

Проверочный вопрос: